Аналогичный мир - 4 (СИ) - Страница 119

119

— Ты пьёшь? Ну, — и по-русски: — с получки?

Громовой Камень покачал головой.

— В праздник со всеми, а сам по себе нет, — и, помолчав, продолжил, поневоле вставляя русские слова: — На фронте перед боем давали, сто грамм на человека. Были такие, что не пили сразу, а копили, чтобы потом сразу много получилось, чтоб напиться. Но таких мало было.

— Ты сам пошёл? Ну, на русскую войну.

— Да, — голос Громового Камня стал жёстким. — Добровольцем. Я думал, что это и моя война.

— И сейчас? — Перо Орла, старший из заводских требовательно смотрит на него сквозь сигаретный дым. — И сейчас так думаешь?

— Да. Русские воевали с империей и за нас. Ты слышал о резервациях?

— Старики рассказывали, — кивнул Одинокий Волк. — И эти, приехавшие. Но… неужели это всё правда?

— А Мороз, — вдруг сказал Маленький Филин, молчавший до сих пор, как и положено младшему, — говорит, что резервация не самое плохое. Бывает ещё хуже.

— А ты больше верь «асфальтовому»! — обрушились на маленького Филина со всех сторон. — Ему-то откуда знать?! Он с Равнины ещё когда сбежал, совсем от племени отбился! Даже языка, видите ли, не знает! Под бледнолицего заделался!

— Язык он учит, — спокойно возразил Громовой Камень. — А насчёт резервации и худшего… может, он как раз и знает.

— Откуда? — насмешливо повторил Медвежонок.

Громовой Камень не говорил с Эркином о его прошлом, но на выпускном заметил, что у всех негров и мулатов были цветные татуировки-номера над правым запястьем. Что в Империи рабов клеймили как скот, рассказывали ещё в школе и в армии на политинформациях, так что… скорее всего Мороз был рабом, потому не знает языка, но знает о резервациях и рабстве. Но объяснять свои догадки громовой Камень не стал: если мороз об этом молчит, то нечего по-женски, нет, по-бабьи трепаться и сплетничать.

Разговор прервал стук в дверь.

— Эй! — крикнул из-за двери насмешливый женский голос. — Индеи, чайник свой спасайте! Он уже ж плавится на хрен!

Перо Орла грозно посмотрел на Маленького Филина, и тот мгновенно вылетел из комнаты, едва — судя по донёсшейся ругани — не сбив кого-то с ног в коридоре. Двукрылый поставил на стол чашки и выложил кулёк с крупным кусковым сахаром.

Одинокий Волк и Медвежонок вышли и тут же вернулись с литровой бутылкой водки, а маленький Филин внёс чайник, обернув проволочную ручку тряпкой. Нашлась и коврига хлеба. Ещё бы мяса, скажем, копчёных оленьих рёбер, чтобы как дома…

— Пишут, этот год лучше будет, — Маленький Филин встряхивает головой, рассыпая по плечам слипшиеся пряди. — А денег просят. Чтоб прислал. Как же так, а?

— А! — отмахивается Медвежонок. — Как весна, так сытого года ждём, а дичи совсем мало стало. У нас…

— Не скули, — бросает Одинокий Волк. — У всех так. И всегда. Послать денег… а самим что жрать? Ты, Громовой Камень, смотри, мы же работаем, а в чём приехали, в том и ходим, всё это, — он широким жестом обводит комнату и сидящих за толом, — в долг взяли, и не расплатиться никак.

— А зайдёшь за чем, швыряют тебе, — Медвежонок жадно рвёт зубами кусок хлеба. — А чем мои деньги хуже?!

— Точно. К чёрным, и то лучше…

Громовой Камень слушал эти жалобы и не знал, вернее, знал, что сказать, но… Нет, не здесь и не сейчас.

Жалобы, похвальба, какие-то старые счёты, угрозы выдуманным врагам — всё вперемешку. Громовой Камень слушал, кивал, особо не соглашался, но и не спорил: всё равно каждый только самого себя и слушает. Себя он пьяным не ощущал, да и полстакана — не его доза, пообедал он хорошо, а по полному желудку водка не бьёт, и вообще… он и раньше замечал, что берёт того, кто хочет набраться. «Огненная вода» — враг индейца, и с ней как с врагом — не доверяя, используя и не подчиняясь.

Водка кончилась быстро, по полстакана пришлось, денег на новую бутылку нет, да бутылки на шестерых всё равно мало, так что в эти же кружки и стаканы налили горячего, заваренного прямо в чайнике крепкого чая, взяли по куску твёрдого желтоватого сахара.

— О! — вырвалось у Громового камня. — Хорош чай.

Медвежонок улыбнулся.

— Это с травами. В Старом городе одна есть, травница, вот у неё и купил.

— Дорого?

— Рубль стопка, по щепотке в магазинный подмешиваем.

Громовой Камень кивнул, подумав, что эту Травницу надо бы найти и поговорить, русские травы он знает плохо, хотя травами вообще всегда занимались женщины, мужчины знали только то, что нужно для охоты или битвы. Маленький Филин снова упомянул о письме домой. Как переслать деньги?

— Пропей лучше, — посоветовал одинокий Волк. — Всё равно на почте зажилят.

— Как это? — поинтересовался двукрылый.

— А просто. Адрес будут тебе писать и наврут. Письмо и пропадёт, а с ним и деньги.

— В тот же раз дошло, — возразил маленький Филин.

— В тот раз ты без денег посылал, а…

— Адрес мне Мороз писал, — перебил его Маленький Филин. — И обратный тоже. Он по-русски здорово знает.

— Ну да, а на родном-то он хоть слово помнит? Или брезгует? — Одинокий Волк резко стукнул стаканом о стол. — кажешь, нет? Постригся, умылся, одежду сменил и я зык забыл. Ненавижу таких! Смог бы, он и кожу поменял.

— А ты это не нам, — Предложил Двукрылый, подмигивая Громовому Камню. — А ему скажи. А мы посмотрим.

— На что? — не понял Одинокий Волк.

Заводские дружно рассмеялись.

— А как он тебя будет по земле размазывать, — ответил Двукрылый. — Только скальп валяться и останется.

119