Вывернув на шоссе к Порт-о-Пренсу, Фредди посмотрел на часы. Точно. График Джонни выверяет, как никто.
После дождей наступили ясные, но уже по-осеннему холодные и прозрачные дни. Как-то сразу, в несколько дней пожелтела листва, госпитальный парк и сады стали тихими и редкими. И пахло совсем по-другому. И всё было не так.
Что с ним такое происходит, Майкл понял если не сразу, то давно. И что теперь делать?
— Пока ничего, — сказал доктор Ваня. И пояснил: — Ничего особого.
Тогда вообще интересно получилось. Он пришёл ночью в госпиталь. Засиделся у Марии допоздна, домой идти не хотелось, в кабак — есть у них в Алабино такой, без вывески, но все знают, что можно хоть сутками сидеть, только пей да плати — тоже не с руки, шататься по улицам… и тут он вспомнил, что доктор Ваня сегодня на ночном дежурстве. И пошёл в госпиталь.
Часовой у входа был знакомый ещё по Спрингфилду и пропустил без звука. В раздевалке Майкл переоделся — на всякий случай — в халат санитара. А то вдруг прицепится кто: чего он шляется не в свою смену и не в своём отделении: его же работа в реанимации, хирургии и травме, а тут терапия и прочее… Но до кабинета доктора Вани он добрался благополучно, ни с кем по дороге не пересёкся. И постучал.
— Войдите, — откликнулся удивлённый голос.
Майкл открыл дверь и вошёл. К его изумлению, доктор Ваня был не один. Этого молодого белобрысого врача он ужен видел, но разговаривал и даже не знал, какой тот специальности.
— Добрый вечер, Иван Дормидонтович, извините, я помешал.
— Нет, заходи, Миша, добрый вечер, — Жариков улыбнулся. — Я не знал, что ты дежуришь.
Майкл почувствовал, как кровь прилила к щекам. Белобрысый смотрит на него, как-то странно смотрит. Может, из-за этого взгляда и ответ получился слишком резким:
— Нет, я не дежурю, я к вам пришёл.
— Проходи, садись, — сразу стал серьёзным Жариков.
Молодой врач встал, явно собираясь уйти, Майкл мотнул головой и отступил к двери.
— Нет, у меня всё в порядке, я так просто, я потом зайду.
— Не выйдет, — Жариков вдруг подмигнул ему. — Раз пришёл, то всё, обратного хода нет. Забыл?
Майкл невольно улыбнулся и ответил по-английски, как и тогда:
— Раз таково ваше желание, сэр.
— То-то. Знакомьтесь.
— Михаил Орлов, — склонил он голову.
Белобрысый улыбнулся и протянул ему руку.
— Алексей Баргин.
Майкл ответил на рукопожатие.
— Отлично, — кивнул Жариков. — Алексей — сексолог, мы тут кое-что обсуждаем. Поможешь нам, Михаил?
— Если смогу, — пожал он плечами.
Название специальности белобрысого слишком удивило его, и он повторил:
— Сексолог? Я читал, есть сексопатология.
— Сексопатология занимается отклонениями, — сразу загорячился Баргин. — А норма…
— А чего её изучать, если она норма, — озадаченно перебил его Майкл.
Алексей покраснел, но Жариков уже усадил их за стол.
— Вот и обсудим, где норма, а где отклонение. Твоё мнение, Михаил?
Он пожал плечами.
— Норма — это когда боли нет.
Алексей невольно кивнул, а Жариков одобрительно улыбнулся и спросил:
— Какой боли?
— Любой, — улыбнулся и Майкл. — Не больно, не противно, не обидно. Когда всем хорошо.
— Всем — это скольким? — спросил Алексей и покраснел.
Михаил пожал плечами.
— А сколько захотело, столько и пускай, — и уточнил: — Если им это нужно, — и решившись: — Я давно хотел спросить. Иван Дормидонтович, а зачем это?
Алексей изумился до немоты, явно удивился и Жариков, а Майкл продолжал:
— Ведь и без этого хорошо. Даже ещё лучше. Я раньше думал, ну, ещё, — он заговорил по-английски, — в питомнике, что беляки это придумали, как плети, там цепи, ну, для мучений. Им нравилось нас мучить, всё равно как. Потом увидел, я тогда домашним был, правда, недолго, что они и друг с другом трахаются, ну, хозяин с хозяйкой. И опять непонятно. Ну, у рабов случка, чтоб ещё рабы рождались, а у хозяев, чтоб тоже рождались, беляки, хозяева новые. Но ведь они не просто так, а с выкрутасами всякими. И им нравилось это. И рабы если дорвутся, — он покрутил головой. — А волны ни у кого нет. А без волны на фиг это нужно.
Жариков посмотрел на пунцово-красного Алексея и улыбнулся. Ничего, коллега, привыкайте, что об этом можно и так говорить. Майкл перехватил этот взгляд и тоже улыбнулся.
— Кто о чём, а всяк о своём, — сказал он по-русски. — Так, Иван Дормидонтович?
— А о чём человек ни говорит, он всегда о своём, — ответил Жариков.
Алексей продышался и кивнул.
— А вот это? — он показал на раскрытый журнал. — Это норма? Или как?
Майкл только сейчас заметил, вернее, обратил внимание на лежащий на столе глянцево-блестящий журнал, так непохожий на обычные врачебные бумаги, и взял его.
— Каталог? — удивился он. — Зачем он вам? Сейчас же паласов нет, — снова перешёл он на английский.
— Каталог? — удивился Жариков. — Объясни пожалуйста. Мы думали, это…
— Порнушник, — понимающе кивнул Майкл. — Нас и для них фоткали. Беляки любят такое смотреть. А это каталог. Ну, заказывать, вот номера, расценки…
— Товары почтой, — усмехнулся Жариков.
Алексей снова покраснел, но упрямо повторил, показывая на снимок, где переплетались тела белой женщины и трёх негров.
— Это норма?
— Нет, — убеждённо ответил Майкл. — Их же заставили. Это не норма. Это… Иван Дормидонтович, вы же тогда сказали Андрею, что когда заставляют, всё равно как, то это насилие, — Жариков кивнул. — Ну вот. Они в ней, но это она их насилует. Она белая, а они — рабы. Это не норма.