— Чтоб рейс не отменили, — помрачнел Андрей.
— А что? — сразу стал серьёзным Эркин. — Бывает такое?
Андрей неопределённо пожал плечами, и они стали молча ждать. Было тихо, и в безветрие холод даже радовал. Андрей сбил на затылок свою вязаную шапку, а потом и вовсе её снял и засунул в карман.
— Смотри, мозги застудишь, — предостерёг его Эркин.
Но ответил за Андрея подошедший к автобусу водитель.
— Не бойсь, ему студить нечего. Здорово, Мороз.
— Здорово, — рассмеялся Эркин.
— Ну, — изобразил негодование Андрей. — Ну, спасибо, Семёнов.
— Кушай на здоровье, — ответил Семёнов, влезая в кабину со своей стороны.
Мягко чмокнув, открылись двери.
Эркин и Андрей вошли в салон и сели, как и тогда, примерно в серёдке, Эркин у окна, а Андрей рядом, у прохода. Следом за ними вошли ещё пятеро. Закутанные в платки уже по-зимнему две женщины и трое мужчин в таких же, как у Эркина и Андрея, осенних куртках, только коричневых. Их лица показались Эркину знакомыми, но он уже полгорода в лицо знает. Обменялись молчаливыми, но улыбчивыми кивками, расселись. Торопливо подбежал — вернее, он думал, что бежит — худой старик в армейской зимней куртке и вытертой ушанке, влез в автобус и сел спереди. Вышел из кабины в салон Семёнов проверить у пассажиров билеты.
— Всё, отправляемся, — вернулся он к себе в кабину.
Эркин уже привычно устроился поудобнее и повернулся к окну. Улицы Загорья, бурые поля, голые деревья, тусклое серо-голубое, будто так толком и не рассвело, низкое небо. Неприглядно, а смотреть почему-то приятно. Но он не задумывался над этим, а просто смотрел. Сквозной, но всё равно сумрачный лес, убегающая вбок размытая дорога, пустынный луг… Почему ему это нравится? В декабре Алабама такая же, да нет, совсем это не Алабама, там было всё чужое, и он был чужим, а здесь… да, он и в ту поездку об этом думал, так что, у него всё-таки есть Родина, родное место, родная земля?
Въезжая на очередной холм, автобус натужно ревел мотором, и Андрей невольно сдвигал брови и напрягался, подаваясь вперёд, будто этим мог помочь преодолеть подъём. Эркин покосился на него и снова отвернулся к окну. Но Андрей заметил и откинулся на спинку сиденья. Улыбнулся.
— Всё в порядке, брат.
— Я знаю, — серьёзно кивнул Эркин.
Андрей глубоко вздохнул и озорно улыбнулся.
— Слушай, может, к нам перейдёшь, тоже на шофёра выучишься, будем вдвоём ездить, а?
Эркин медленно покачал головой.
— Спасибо, брат, но… нет.
Андрей понимающе кивнул.
— Не хочешь надолго уезжать, я понимаю.
Эркин улыбнулся.
— Да.
Они говорили тихо, по-камерному, хотя автобус полупустой и рядом с ними никто не сидит.
— А я поезжу, — упрямо сказал Андрей. — Хочу Россию посмотреть, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Эркин. — Только… накочевался я. Вот если всем вместе…
— И так можно, — сразу подхватил Андрей. — Называется, тур, ну, по разным местам, купим путёвку и в отпуск, а?
— Давай, — согласился Эркин.
О путёвках он читал в газете, так что…
— Это ещё… экскурсия? Так тоже называется, да? — решил он уточнить.
— Ну да, — тряхнул шевелюрой Андрей.
— Опять ты оброс, — улыбнулся Эркин.
— К воскресенью подстригусь, — согласился Андрей. — Скиссорс хорошо стриг, помнишь его?
— Помню, — ответил невольно по-английски Эркин. — Убили его.
Андрей, помрачнев, кивнул.
— Жаль, хороший был мужик, — теперь он тоже говорил по-английски. — Слушай, как… всё-таки было?
— Бои были, — вздохнул Эркин. — Мы завал сделали, а свора лезла. Ну, от пуль мы за завалом прятались, а близко подойдут, в ножи брали.
Андрей кивнул.
— Понятно. А меня прижали, лопухнулся я, в тупик загнали, а там… — Андрей заставил себя остановиться. — Там меня и шандарахнуло.
Они впервые заговорили об этом, и обоим хотелось о многом умолчать, но и вовсе, чтоб ни слова, будто и не было, тоже уже невмоготу.
— Кто ещё погиб?
— Проныра.
— Чёрт, — Андрей досадливо стукнул кулаком по колену. — А ещё?
Эркин называл имена и прозвища, Андрей кивал, переспрашивал о ком-то, уточнял.
— А потом?
— Потом русские пришли, — Эркин улыбнулся. — Всё-таки успели. Нет, что в тюрьму меня со всеми упекли, это понятно, им тоже разобраться надо было. А вот с гада этого меня сняли, не дали додавить, об этом жалею. Но и я дурак, душить стал. Мне б его сразу заломать, а я…
— Не жалей, — посочувствовал Андрей. — Всех не замочишь, да и вся жизнь впереди, может, и встретитесь.
— Да нет, мы здесь, а он там, — возразил Эркин.
— Кто знает, как оно ещё повернётся, — философски заметил Андрей.
Эркин тихо рассмеялся горловым смехом.
— Разве что так.
За разговором незаметно доехали до Ровенек. Автобус сразу заполнился, стало шумно и даже, вроде, теплее. Кто с товаром, кто за покупками, а кому и то, и другое, так что разговор о ценах стал общим. Эркин не вмешивался, но слушал с интересом. Конечно, за картошкой или, скажем, селёдкой ему в Торжище на ярмарку ездить не с руки, но знать, сколько он на этом теряет, тоже надо. Выяснилось, что немного, чуть больше цены билета до Торжища и обратно, он же не воз покупает, а мешок. Андрей, поглядев на его сосредоточенно удовлетворённое лицо, улыбнулся.
— За морем телушку полушка, да рубль перевоз. Так, брат?
— Полушка — это полкопейки? — уточнил Эркин и кивнул. — Тогда точно.
Как и тогда, в Торжище автобус почти опустел, до Сосняков ехали немногие: уж больно там всё дорого. Посветлело, но небо по-прежнему серое и низкое, поля и луга пустынны, облетевший, просвечивающий насквозь березняк и сумрачный тёмный ельник. В Шаврове сели двое: похоже, муж с женой, и тоже за покупками. Андрей продолжал следить за дорогой, Эркин смотрел в окно. Оказывается, он помнил дорогу! Вон — ещё в тот раз приметил — изба с высокой двускатной крышей и резным коньком, а вон колодец у самой дороги. И этот мостик он помнит. Надо же, никогда раньше он дороги не запоминал. Разве только на выпасе и перегоне прошлым летом, а раньше… нет.