Учителя Манефу не спрашивали, сама она отвечать и не пыталась, так что никто пока голоса её не слышал. И не подкатывался к ней никто: чего на пустом пары разводить, да и странная она, вроде психической, а от психов лучше подальше. Трофимов, правда, в перемену сказал Андрею:
— Зря пыхтишь, Андрюха, не обломится.
— Тебе, что ли, дорогу перебежал? — поинтересовался Андрей.
— На хрена она мне!
— Тогда не засти.
— Не раскрутишь ты её, — пыхнул сигаретным дымом Павлов.
Кивнул, поддерживая его, Никонов.
— Да, тут тебе не отломится.
— Спорим? — азартно возразил Денисов. — Против Андрюхи ни одна не устоит.
До этого разговор шёл вяло, так, обычный трёп, чтоб время занять, а тут все сразу оживились, заспорили. Андрей и слова сказать не успел, да его и не спрашивали. И в класс после звонка ввалились возбуждённые, всё ещё споря о сроках и ставках. Андрей краем глаза поймал хмурое лицо Эркина и вздохнул, усаживаясь на своё место. В самом деле, нехорошо чего-то. И заднего хода не дашь, засмеют, скажут, что сдрейфил, и вообще…
К середине урока он успокоился, вернее, как-то забыл об этом. Да и ещё два урока осталось, а на шауни Манефа не ходит, хотьб там от неё отдохнёт.
Урок за уроком, вопросы, ответы, оценки… и Андрей уже снова работал как обычно, будто ничего и не было.
Как всегда, после шестого урока суета и толкотня. Незаметно чёрной тенью исчезает Манефа, скрывается в путанице внутренних переходов и лестниц Артём — прознают, что он как совсем дитё на пение ходит, так засмеют ведь, шумной толпой расходятся дети и взрослые, Эркин одевает и отправляет Алису гулять.
До звонка ещё целая минута, и в коридоре курит вся пятёрка индейцев. Эркин здоровается уже привычным:
— Я вижу вас.
— Мы видим тебя, — отвечает за всех Перо Орла.
— Хей, — весело здоровается Андрей, но не задерживается покурить, а вместе с Эркином заходит в класс.
Тим в своём углу уже достал букварь, прописи и тетрадь. Эркин и Андрей заняли свои места, приготовились к уроку. И почти сразу вошли, и расселись в привычном порядке индейцы. А вот и звучат сквозь звонок тяжёлые неровные шаги кутойса.
Оставшись в одиночестве, Женя поглядела на часы и захлопотала. Вряд ли Бурлаков приедет так рано, но порядок надо навести. И обед с расчётом на пятерых сделать. И ей ещё в Старый город к Панфиловне бежать.
Ахая и ужасаясь, что она не успеет, Женя заметалась по квартире. И наконец, оставив почти готовый обед спокойно стоять на плите, вылетела в коридор, уже в пальто и платке. Сумочка… сумка… деньги… ключи… теперь бегом в Старый город.
Суббота — день закупок, готовки, уборки, бани и начало гулянья. Улицы многолюдны и веселы. Женя то и дело здоровалась на ходу с соседями, знакомыми, сослуживцами, приятельницами…
Где живёт Панфиловна — известная на всё Загорье стряпуха — Женя знала, это ей очень толково ещё давно объяснили и девочки из машбюро, и бабушки из их дома, и потому дошла быстро.
Крепкий, аккуратно приземистый, разросшийся различными пристройками не в высоту, а вширь бревенчатый дом встретил её заботливо укрытыми еловым лапником цветочными грядками в палисаднике и разметённой, а не протоптанной дорожкой от калитки к крыльцу. Женя, как и положено в Старом городе, сначала постучалась в угловое рядом с калиткой окно, а уж затем открыла калитку и вошла, быстро взбежала на крыльцо и, уже не стучась, толкнула дверь. В сенях потопала, не так стряхивая снег с сапожек, как извещая о приходе, и уже тогда вошла в жаркую, полную вкусных запахов кухню.
Панфиловна пила чай, сидя у маленького углового столика, и встретила Женю приглашением присоединиться.
— Спасибо, — улыбнулась Женя. — Чай вам да сахар, на здоровье. Я по делу к вам.
— А с бездельем ко мне и не ходят, — с достоинством ответила Панфиловна. — Знают, что я пустых разговоров не люблю.
Она допила чашку и поставила её вверх дном на блюдце, перекрестилась на висящую над столом икону и встала.
— Ну, с богом, молодка, что за дело?
Женя улыбнулась.
— Я загорышей хочу заказать на завтра. И кулебяку.
— Понятно, — кивнула Панфиловна. — Ты распахнись, чего зазря париться, — и, когда Женя расстегнула пальто и сдвинула с головы на плечи платок, продолжила: — Праздник какой? Для именин каравай положен, а на день рождения так пирог есть, особый.
Женя улыбнулась ещё радостней, но и немного смущённо.
— Годовщина свадьбы у нас.
— Ух ты! — удивлённо восхитилась Панфиловна и с необидной насмешкой поинтересовалась: — И сколько ж лет празднуете?
— Целый год! — торжественно ответила Женя.
— Ну, совет вам да любовь, и чтоб серебряную, да золотую отпраздновать.
— И к столу тогда всё у вас заказывать будем, — очень серьёзно сказала Женя.
Панфиловна покатилась со смеху, рассмеялась и Женя. И, отсмеявшись, стали обсуждать: чего, сколько и какого.
— Сорок загорыщей?
— Да, больших. Всего десять человек будет.
— Больших хватит тогда. А мелочь на россыпь не возьмёшь? Или без хлёбова будете? К ухе такие — первое дело.
— Я знаю, но не обед, а ужин будет.
— Тогда, конечно. Кулебяку на сколько углов заводить?
— На шесть, — решительно сказала Женя.
Панфиловна задумалась.
— Ну, если к ужину… К трём пополудни поспеет… Во сколько за стол-то сядете?
— Не раньше восьми вечера.
Панфиловна решительно кивнула.
— В фольге в духовке разогреешь. Сделаю на шесть, — и зорко посмотрела на Женю. — На сотню заказала. Сдюжишь?