Аналогичный мир - 4 (СИ) - Страница 315

315

— Действительно, — наконец вынужденно признался Михаил Аркадьевич. — Можно увидеть. И что дальше?

— Дальше? Дальше я жил. Весной, когда ездил по нашим лагерям, завернул в Джексонвилль, нашёл церковь для цветных, постоял у могилы. Всё чин чинарём. Могильная плита, знаешь, как там ставят в изголовье, надпись. Эндрю Белёсый, двадцать один год. Ну, вернулся, — об инциденте в лагере Атланты он вспоминать не любил и потому умолчал. — Получил письмо от Женечки, что она ходила к какой-то знаменитой гадалке, и та сказала, что Андрей, для них-то он Андрей, так вот, что Андрей жив и придёт с весенней травой.

Бурлаков ждал смеха или подходящей реплики: Мишка всегда относился к гаданиям, приметам и гадалкам крайне скептически и не упускал случая поиздеваться над чужим легковерием. Но сейчас он только молча серьёзно кивнул, и Бурлаков продолжил:

— Ну, я ответил что-то вежливое и уехал на всё лето в поле. Ну, у тебя там были свои планы и соображения, а мне… Вспомнить молодость и забыть обо всём остальном. Вернулся к первому сентября и стал разбирать почту. Маша мне всё на стол складывала. Смотрю, читаю, между прочим нашёл Сашкино письмо, и смотрю: Загорье, почерк Женечки. Его ни с чьим не спутаешь. Читаю и глазам не верю. Андрюша вернулся, живой, здоровый, был только ранен, словом… Я сорвался и туда. Как доехал, не помню.

— А как встретили? — разжал губы Михаил Аркадьевич.

— Умеешь ты, Мишка, по самому больному вдарить, — кивнул Бурлаков. — Я-то его узнал, не сразу, но узнал. А он… он не захотел. И не узнавать, а признавать. Понимаешь, он…

— Стоп! — жёстко перебил его Михаил Аркадьевич. — Гошка, ты когда Серёжку в последний раз видел? Ему сколько было? Восемь?

— Восьмой, — кивнул Игорь Александрович. — Я понимаю, о чём ты. Да, был мальчик, стал мужчина. Но, это он, Миша. Подставки, да-да, знаю я тебя, ты раз решил, то тебя не своротить, опыт — великая вещь, только когда опыт становится стереотипом, он мешать начинает. Нет там подставки. Он знает то, что мог знать только Серёжа. Он… он чашку с чаем по-бурлаковски держит. Ну, а тогда… Я проглотил, утёрся и уехал.

— Не спеши. Хорошо, ты его узнал. Допустим. А он?

— Я же сказал. Узнал, но не признал. Мишка, — тон Игоря Александровича стал жалобным. — Ну, не могу я об этом. Как вспомню, так сердце заходится.

— Хорошо. Тогда о другом. Все знали, что он погиб. Кто пустил дезу?

— Это не деза, Мишка. Я уже думал. Как в любой резне, кто-то что-то увидел, обознался, ну, и пошло… Эркину Алечка рассказала, что видела… Ну, сам подумай, пять лет девочке, и тут гонятся, бьют, сжигают заживо… конечно, ребёнок в шоке. Ну, и решили, что это она об… Андрее рассказывает, тем более, что того нигде нет, а трупы, обугленные, есть. А его только ранило, кто-то, он и сейчас не хочет их называть, подобрал раненого и спрятал. Понимаешь расклад?

Михаил Аркадьевич кивнул.

— Примем как версию. Дальше. Вернулся ты в Царьград…

— Да, и решил жить дальше. Никому ничего я не говорил.

— И Маше?

— Она только про январь и Джексонвилль знает.

— Теперь-то расскажешь, надеюсь?

— А как же! Радостью не делиться — грех великий. Ну, месяц прошёл, и, — голос Бурлакова стал торжественным. — И Серёжа приехал. Сам. Представляешь, веду приём, зову следующего, и входит… Серёжа!

— Так уголовник, что твою Церберуню до истерики довёл…

— Всё-то та, мишка, знаешь. Особенно, что тебя никак не касается. Да, он, — Бурлаков одновременно и вздохнул, и улыбнулся. — Ну, сам подумай, Миша. Восемь лет лагеря, а до этого спецприют, тюрьма…

— Да, — кивнул Михаил Аркадьевич. — При такой биографии поведение соответствующее. Ну и…

— Ну, вот. И Серёжа пригласил меня на годовщину свадьбы Эркина. Ну… ну, вот и всё, Миша.

— Вот и всё, — повторил Михаил Аркадьевич. — Но это… Это же чудо, Гошка.

— А я о чём говорю!

Михаил Аркадьевич встал и прошёлся по кухне, успокаиваюсь движением. Невероятно, невозможно, но… но существует. Как говорят в поморье: «Кажин знат, что всяко быват». А в Луизиане: «И не такое бывает». Бывает. Бать может вообще всё, что угодно. А то, что они сами, их пятёрка, выжила, тоже невероятно. Но всё же такая концентрация чудес на отдельном человеке… хотя… если, к примеру, взять Никласа… и… ещё… да, бывает и не такое. Но… но есть ещё один аспект. И, похоже, о нём Гошка пока не думает.

— И всё-таки я прав.

— Интересно, в чём? — ехидно осведомился бурлаков.

— Что ты вляпался и сам этого не понимаешь.

— Ага. Это ты про Джонатана и Фредди?

— Да нет, здесь даже, если посоображать, можно и на пользу повернуть.

— С богатом не судись, а с сильным не дерись, — хмыкнул Бурлаков.

— А с шулером не играй, — не менее ехидно закончил Михаил Аркадьевич. — Но… — и сам себя остановил. — Стоп. Гошка, уже?

— А ты думал! — Бурлаков достал из нагрудного кармана визитку Джонатана и протянул её Михаилу Аркадьевичу. — Читай.

— Та-ак, — протянул Михаил Аркадьевич, не читая, а фотографируя взглядом внешне незамысловатый текст. — Интересно. И зачем?

— А затем! Ты знаешь, что такое автоответчик?

— Ну, знаю, конечно.

— А почему их у нас нет, тоже знаешь?

— Так…

— Вот именно! А некий Джонатан Бредли имеет это устройство в своей конторе, и, судя по открытости пользования, вполне законно. И согласен поставить энное количество вышеозначенных аппаратов Цареградскому Университету. Об условиях будет созваниваться ректорат. Завхоз у нас — тётка ушлая, справится. Мишка, не лезь, у меня есть кому отследить каналы, а твои помешают.

315