Аналогичный мир - 4 (СИ) - Страница 317

317

— А «поляроид» чей? — спросил Михаил Аркадьевич.

— Фредди. Такой, понимаешь ли, простенький в использовании, прямо-таки походный аппарат. Слышал о нём, но сам увидел впервые. И снимал, в основном, он, ну а потом все попробовали.

— Так. Ну, где он его взял, я догадываюсь, и какие тут перспективы, тоже.

— Да, — кивнул Бурлаков, — в ту же копилку. Но, повторю, не лезь. Пока не лезь.

— Это я понял и даже согласен. А вот зачем ему эта «летопись»?

— Не знаю, Миша, — искренне ответил Бурлаков. Себе он три или четыре снимка забрал, остальные мы уже без него поделили.

— Какие он взял?

— Алечку с Джонатаном.

— Понятно, — сразу кивнул Михаил Аркадьевич и сел. — Ну, за тебя, Гошка, и за всех твоих.

— Спасибо, — у Бурлакова на мгновение растроганно сорвался голос.

Выпили, не чокаясь, и посидели молча.

— Ну что, Гошка, — Михаил Аркадьевич задумчиво крутил за ножку пустую рюмку. — Синичка когда прилетает?

— К пятнице обещала. Да, Миш, ей я расскажу, всё, как и тебе, а больше… не хочу трезвона. Впрямую спросят, отвечу, а сам… не хочу.

— А спрашивать никто не будет, — понимающе хмыкнул Михаил Аркадьевич. — Ладно. Это твоя семья, тебе и решать. Только… вот ещё что. Ты понимаешь, что он — свидетель, единственный свидетель.

— Мишка! Вот потому и надо его беречь. И ему там спокойнее, и мне за него. А сроки… так для истории срока давности нет.

— Спасибо, утешил, — Михаил Аркадьевич насмешливо подмигнул. — Как она, твоя история, судит и пересуживает давно известно. Да не фыркай ты. Никто его не тронет. По основным каналам он считается мёртвым или вообще не существующим, дело на двойном разрыве в архиве. Когда до него ещё историки доберутся… Когда он приедет? На Рождество?

— На Рождество я туда поеду. Ну, и святки там проведу.

— Один поедешь?

Бурлаков вздохнул.

— Да. Он… он помнит… и вообще… считает… ну, что я тебе говорю. У тебя же та же проблема была.

Теперь вздохнул Михаил Аркадьевич.

— К сожалению, и была, и есть.

— Так и не поладили?

— Аня с Маринкой? Нет, — покачал головой Михаил Аркадьевич. — Правда, Маринка теперь хоть заходит. Всё вежливо, культурно, как в лучших домах Лондона и Парижу.

— И то хоть что-то, — утешил его Бурлаков. — Время всё лечит.

— Только глупость неизлечима, — закончил старинное присловье Михаил Аркадьевич.

Бурлаков критически оглядел бутылку и решительно разлил по рюмкам остатки коньяка.

— Слушай, Мишка, есть у меня к тебе… — и запнулся, подбирая слово.

— Дело? — подсказал Михаил Аркадьевич.

— Нет, — решительно мотнул головой Бурлаков. — Нет, Миша, просьба.

— Даже так? — улыбнулся Михаил Аркадьевич.

— Даже и очень. Проверь по своим каналам одного человека.

Михаил Аркадьевич стал серьёзным.

— Давай координаты.

— Фёдор Мороз. Возраст… предположительно от сорока и старше.

— И всё?

— Всё.

— Негусто. Зачем он тебе?

— Серёжа назвался Андреем Фёдоровичем Морозом. Сам понимаешь, от балды такого не делают. Так, кто он, Миша? — Михаил Аркадьевич слушал очень внимательно, и Бурлаков продолжил: — Если он там как-то прикрыл Серёжу, помог ему… я хочу о нём знать. Вряд ли он жив, Серёжа бы его пригласил, он собирал близких, а… если он взял его фамилию, а его имя своим отчеством, понимаешь…

— Понимаю, Гоша, — остановил его Михаил Аркадьевич. — Скоро не обещаю, слишком мало данных, но пошарю. Мороз… может быть и кличкой.

— Всё может быть, Миша. Спрашивать Серёжу я не хочу, а, если честно, боюсь.

— И не спрашивай, — согласился Михаил Аркадьевич и повторил: — Пошарю.

Незаметно, почти неощутимо темнел, наливался синевой воздух за окном и в кухне. А они сидели и молчали.

* * *

Суматошный послепраздничный день заканчивался обыденной вечерней рутиной.

Женя сидела у трюмо, расчёсывая на ночь волосы, а Эркин лежал в кровати, закинув руки за голову, и любовался сразу и ею, и её отражениями в зеркальном коридоре.

— Ты завтра как в школе? — спросила, не оборачиваясь, Женя.

— С утра, — вздрогнув, ответил Эркин. — Андрей же во вторую работает.

— Да, конечно, — Женя положила щётку и тряхнула головой, рассыпая волосы по плечам и спине. — Устал, милый?

— Не-а! — ответил Эркин с таким недвусмысленным энтузиазмом, что Женя рассмеялась.

Эркин ответно засмеялся и приглашающе потянулся, заставив одеяло сползти с себя.

Смеясь, Женя подошла к кровати и наклонилась над ним.

— Значит, та-ак?

— Ага, — согласился Эркин, обнимая её и мягко привлекая к себе.

Они немного побарахтались, перекатываясь по кровати, так что одеяло оказалось на полу, а Женя без рубашки.

— Ах, та-ак?!

— И даже этак, — смеялся Эркин.

Вчера они как легли, так сразу заснули, даже обняться не успели, зато сегодня… конечно, тоже суматоха, гости, беспорядок, но со вчерашним не сравнить. И они будто впервые, да нет, без будто, в самом деле впервые одни, и завтра не надо на работу, а школа… ну, это же не к семи на смену, успеем выспаться. Пальцы и губы Жени на его теле, её запах вокруг… Эркин дышал им, хватая его жадно открытым ртом, приникал губами к коже Жени. Волна несла его, то закручивая до хруста в позвонках, то ровным быстрым потоком. И, прижимая к себе Женю, он не понимал, а чувствовал, что она не просто рядом, а в той же горячей, обжигающе ледяной волне.

Наконец волна отхлынула, оставив их лежащими рядом, в поту и с бешено колотящимися сердцами. Эркин кожей чувствовал, как бьётся сердце Жени, и, мягко изогнувшись, он поцеловал её в грудь, прямо в сердце. Женя засмеялась, взъерошила ему волосы на затылке.

317