Закончили поздно. Чуть ли не двойную смену отпахали.
— Старшой, сверхурочные будут?
— Будут, когда сделаем.
— Так сделали же уже.
— Дурак, пока наряд не закрыли, не считается.
— А ч-чёрт! Андрюха, держи.
— Митроха, мать твою, не мельтеши!
Усталость уже ощутимо давала себя знать, но Андрей пока держался. Даже побалагурил в бытовке, пока переодевались. А на улице понял, что до дома он ещё добредёт, а на разговор сил не хватит. А завтра школа, хорошо, что уроки сделаны, или нет? Чёрт, ах в голове всё путается.
Он ещё думал, а ноги, как сами по себе, несли его по нужному маршруту. Перед школой он ночует у Эркина. И никак иначе.
— Здравствуй, — сказал ему кто-то.
— Здравствуй, — машинально ответил он, бездумно разминувшись с чёрной словно бесплотной фигурой.
И только через несколько шагов сообразил, что поздоровалась с ним… Манефа?! Андрей даже встал и оглянулся. Но в снегопаде уже ничего не разобрать. Но и не почудилось же ему.
Дальше Андрей шёл уже бодрее и улыбаясь. Надо же, поздоровалась. А чего её сюда занесло? Она же в Старом городе квартирует. Совсем интересно.
И до «Беженского корабля» как дошёл, даже и не заметил.
Как всегда, на площадке между первым и вторым этажами толпились курильщики, обсуждая новости, дела и не стоит ли хоть лавки сбить и поставить, ага, и бочку с водой, нет, с песком, как… Андрей постоял со всеми, потрепался, стряхнул с шапки остатки растаявшего снега и пошёл домой.
Всё равно дом Эркина — его дом. Что бы там у Эркина с профессором не вышло, Эркин — его брат, он от брата не откажется. И Эркин от него тоже.
На стук двери выбежала в прихожую Алиса и вышла из ванной, вытирая руки, Женя.
— Андрюша, как хорошо! Сейчас покормлю тебя.
— От такого никогда не отказываюсь, — почти без усилия улыбнулся Андрей.
— Андрюха, а ты с работы?
— А откуда ж ещё!
Андрей дёрнул Алису за косичку и пошёл в ванную. Умылся холодной водой, прогоняя усталость и ненужные сейчас мысли.
На кухне его ждал накрытый стол. Андрей сел на своё место, огляделся и с искренним удивлением сказал:
— Женя, ну, как ты угадываешь, ну, всё моё самое любимое!
Женя засмеялась.
— А это просто, Андрюша. У тебя же всё любимое.
Андрей демонстративно задумался, углублённо поедая котлеты, и, наконец, кивнул.
— А ведь верно, Женя. Так оно и есть.
— А я конфеты люблю, — задумчиво сказала Алиса. — И остальное тоже.
— Правильно, племяшка, — кивнул Андрей. — Еду любить надо. Без неё не проживёшь. Спасибо, Женя, я за уроки.
— Конечно, на здоровье, Андрюша. Алиса, не вози по тарелке. А что ты так поздно?
— Сверхурочно работали, — Андрей встал из-за стола, собрал и сложил в мойку свои тарелки и чашку. — Женя, ты ложись, я себе, если что, сам возьму.
— Хорошо, — не стала спорить Женя, но тут же предложила: — Давай я тебе кофе сварю.
— О! Это дело! Спасибо, Женя, — восхитился Андрей и тут же перешёл на английский. — Оно самое и есть с устатку.
— Ой, — удивилась Алиса. — Андрюха, это как?
— А вот так! — Андрей подмигнул им обеим сразу и вышел.
У себя в комнате Андрей с силой растёр лицо ладонями и сел за стол. Не шевелится только мёртвый, а он живой, и школу ему никто не отменял, и дураком себя на уроках показать нельзя. А Эркин вернётся. Никуда он от Жени и Алисы не денется. Так что, не психуйте, Андрей Фёдорович, а делом займитесь.
Дойти до вокзала, взять билет до Ижорска, сесть в вагон. Нигде ему ничего не угрожало и не могло угрожать, и потому Эркин был спокоен, уверенный, что ничего не случится, а если даже и что-то пойдёт не так, то сумеет и отбиться, и выкрутиться. И по рассказам Андрея так выходило.
Вагон битком, но ему удалось сесть в углу, где и не душно, и ветер от окна в другую сторону. Портфель он поставил под лавку и прижал его ногами. А то про поездных шустряков он в бытовке наслушался. А так, если и задремлет, то, чтобы у него вытащить чего-то, трогать придётся, и проснуться он успеет. О давнем — ещё в алабамскую заваруху — случае, когда у него спящего портянки прямо с ног смотали, Эркин вспоминать не любил и потому честно не помнил.
Ругань, детский плач, чей-то гогот, заунывные распевы проходящих через вагон нищих, неумолчные разговоры, сизый дым под потолком, стук колёс под полом, дребезжание плохо закреплённой оконной рамы, и стремительно темнеющая синева за окном. Эркин спокойно сидел в своём углу, равнодушно слушая, не слыша. Знакомых не видно, курить неохота, а взять с собой книгу или хотя бы газету ему и в голову не пришло. Бездумное оцепенение привычно овладело им. Да и не он один такой, что едут сами по себе, занятые своими мыслями, а до остальных им и дела нет. Ну, и остальным до них. Каждый сам за себя, не нами придумано, не нам и ломать.
К Ижорску подъехали уже в полной темноте. Эркин дождался, пока встанут соседи, вытащил из-под лавки портфель и в общей толпе пошёл к выходу.
Перрон был покрыт белым, похоже, только что выпавшим снегом, и Эркин, с хрустом впечатывая подошвы бурок, пошёл к кассе. Андрей говорил, что в плацкартный не было билетов, пришлось ехать в мягком, самом дорогом. Да и публика там, надо полагать, не простая, Андрей чего-то не договаривает, темнит. Ну, будем надеяться, что повезёт.
Ему повезло. Билеты в плацкартный были. Расплатившись, Эркин посмотрел на стенные часы, сверил со своими. Теперь надо как-то провести время. В ресторан? Но есть не хочется, а просто сидеть и тратить деньги — совсем глупо. Гулять тоже не пойдёшь: ни погода, ни время для прогулок неподходящие. Эркин оглядел полупустой зал с дремлющими и спящими в ожидании своего поезда людьми, без особого труда нашёл свободную скамейку, устроился так, чтобы ни портфель, ни шапку у него незаметно не выдернули, и погрузился в оцепенение спокойного ожидания.