Эркин неопределённо повёл плечом. Он не знал, как объяснить Жене, что иногда на него… находит. И ведь в самом деле всё хорошо. Даже с Джинни, с мисс Дженифер Джонс всё обошлось. И, вспомнив об этом, он улыбнулся.
— Да, Женя, всё хорошо. Даже… — он вдруг запнулся, сообразив, что тогда не рассказал Жене всего.
Она, улыбаясь, ждала, и Эркин, густо покраснев, опустил голову, сглотнул ставший вдруг безвкусным кусок оладьи.
— Женя, я… я не сказал тебе тогда… всего не сказал. Ну… ну, с Джинни…
— Я помню, — кивнула Женя. — Ты говорил, она была в том имении, где ты… жил.
— Да, — и как всегда, говоря о прошлом, он перешёл на английский. — И вот, понимаешь, в день, ну, когда нам Свободу объявили, хозяева сбежали, а она… то ли забыли её, то ли бросили, но она прибежала на скотную и за брикеты, ну, сена, спряталась. А я пришёл и услышал, что бык беспокоится. Бык злой был, кидался на всех.
Он рассказывал спокойно и обстоятельно. Женя слушала его, поставив локти на стол и подперев подбородок кулачками.
— Я уже вытащил её и вдруг подумал, что хозяйку спасаю, — Эркин смущённо улыбнулся. — Даже испугался. Ну, и стал ощупывать. А она отбивается, я сжал её, придавил. А как я узнаю? Ни по одежде, ни по чему ещё, я ж хозяйку не знал, видел только издали, да и то, по разам пересчитать можно. А в скотной темно. И тут вспомнил, что хозяйка серьги носила. Пощупал, а пальцы загрубели, не чувствуют ничего. И я, — он улыбнулся, — языком попробовал, ну, мочки ушей.
К его удивлению, Женя рассмеялась, и он тоже весело закончил:
— Понял, что не хозяйка, и ушёл. А она уже сама слезла с брикетов и ушла из имения. Ну вот, а тут я её встретил. И, — он перешёл на русский, — на уроке, когда она по-учительски заговорила, узнал. И испугался. Ну, что она меня тоже узнала.
— Эркин! — у Жени распахнулись глаза. — И чего ты испугался? Ты же её спас!
— Ну, Женя! — удивился её удивлению Эркин. — Это же… это как насилие.
— Что-что?! Эркин, да ты что, это же какой дурой надо быть, чтобы на тебя и такое подумать!
— Она подумала, — вздохнул Эркин. — Но… на выпускном, ну, когда она в яму провалилась, я её вытаскивал, — Женя кивнула. Она эту историю уже слышала, даже дважды. Сначала от Андрея, а потом от Нормы. — Ну, и она вспомнила, узнала меня. И потом мы поговорили, я… я объяснил ей. Как смог. Кажется, она поняла. Я… я ек хотел её насиловать, у меня и в мыслях такого не было. Понимаешь?
— Конечно, Эркин. Ну, всё же уладилось?
— Д-да, — и более уверено: — Кажется, да.
— Ну и хорошо.
Эркин понимал, вернее, чувствовал, что Женя не поняла его, не совсем поняла, но не знал, как объяснить. И потом… если он начнёт настаивать, подробно рассказывать, говорить о насилии — это напомнит Жене о том, джексонвилльском. Нет, не надо. Женя забыла и пусть не вспоминает. Он облизал ложку и отодвинул тарелку.
— Уф, спасибо, Женя, как вкусно всё.
— На здоровье, улыбнулась Женя. — Ещё чаю?
Эркин кивнул. И когда Женя налила ему вторую «разговорную» чашку, улыбнулся.
— Женя, я нижний замок не закрыл, вдруг Андрей придёт.
— Ну, конечно, — кивнула Женя и улыбнулась. — Хотя, я думаю, он раньше утра не уйдёт оттуда.
Эркин рассмеялся.
— А как же! У нас из бригады тоже пошли. Петря с Серёней и Колька, они — холостяки все, так что… да, Женя, мы с Андреем, может, в субботу или в воскресенье к Кольке пойдём, крольчатник делать. Ничего?
— Конечно, идите, — горячо согласилась Женя. — Посмотрим, может, и мы с Алиской придём. Эсфирь, ну, мама Фира звала варенье варить.
— Вот здорово! — обрадовался Эркин. — Значит, мы все вместе, да?
— Ну да, — Женя потрепала его по голове и встала, собирая посуду. — Иди, ложись, Эркин, уже поздно.
— Да, — он ловко перехватил её руку, поцеловал и тоже встал. — Да, Женя, — и вышел.
Убирая и готовя всё на завтра, Женя прислушивалась. Но озеро слишком далеко и с другой стороны, так что песен не слышно. Жаль. А может, и к лучшему. Нужно будет выбрать день и сходить на озеро. Позагорать, выкупаться, вода уже должна была прогреться. В это воскресенье вряд ли, а если в субботу? Наверное, так. А то вдруг дожди зарядят. Тогда надо зайти купить купальник Алиске, а Эркину и Андрею плавки и… и себе она посмотрит. А то её старый, ещё с колледжа, и немодный, и сидит уже наверняка не по-прежнему.
Когда она пришла в спальню, Эркин уже спал, и Женя решила, что расскажет ему о своей идее потом. Это же не срочно. Она сбросила халат, надела ночную рубашку и легла. И Эркин сразу, не просыпаясь, подвинулся к ней. Женя тихо засмеялась, обнимая его. Они так и заснули, в обнимку.
Школа была в Алабино, и в дни занятий Андрей возвращался домой последним автобусом, а то и вообще ехал на попутке до поворота, а дальше шёл пешком. Напрямик, через луга и рощу, по узкой тропинке, так что брюки до колен намокали от росы. Пахло травой и отдыхающей от дневной жары землёй, в роще свистели и щёлкали птицы. Он уже знал, что это соловьи. Колюня ему много птиц показал.
Андрей улыбнулся, покрутил головой. Надо же, как он психанул тогда. А зря. Никуда Колюню не увезли, и маманя… как она целовала его, благодарила, крестила и плакала. Будто он иеё… и ей не чужой. Снимает теперь комнату в Алабино и работает санитаркой в госпитале. Чтоб к Колюне поближе, ну, и зарплата всё ж-таки. А он сам как и раньше ходит к Колюне. Поболтать. И вообще…
Из-за заборов его облаивали собаки, но без особой злобы, так… для порядка. Но ивинские собаки не злые, а которые злые, так те на цепях и заботы там другие.