Таз с вареньем стоял на трёх кирпичах, между которыми горел огонь. В тазу булькала, пузырилась и упоительно пахла красная густая жижа с комками ягод.
— Клубника в этом году хорошая, солнца много, — Эсфирь снимает на тарелку пенки. — А малину ты ещё не варила?
Нет, — Женя обтирает края таза мокрой тряпочкой. — Баба Фима, она в нашем доме живёт, сказала, что малина позже будет.
— Малина лесная хороша, — вздыхает Эсфирь.
Вздыхает и Женя. Понятно, что Колька за малиной не пойдёт, не мужское это дело, а Эсфирь некогда, ну, Колобка бы она ещё и взяла с собой, а Семёна-то на весь день не бросишь одного. Но думать о неприятном не хочется: такой славный день дегодня.
— А кроликов каких будете держать? Мясных или пуховых?
— Мясных, наверное. Я прясть не умею, а чесать да в пряжу отдавать… морока лишняя.
— Да, и за пряжу платить придётся, невыгодно, — понимающе кивает Женя. — Но всё равно хорошо. И мясо, и шкурка.
— Да, и прокормить их можно недорого. Хлопот, конечно, прибавится.
— Ой, — засмеялась Женя. — Всё равно всего не переделаешь. Мы в Джексонвилле когда жили, с печкой, вода во дворе в колонке, уборной нет, выгребная яма во дворе… крутилась, минутки свободной не было. А здесь в доме со всеми удобствами, и всё равно хлопот полно.
— Да, — согласилась Эсфирь. — Домашнюю работу всю не переделаешь. Чего-нибудь, да не успеешь. То одно, то другое.
Сняв пенки, Эсфирь встала и подошла к Семёну.
— Как ты, Сёма? Не жарко тебе?
— Нет, — улыбнулся Семён, не отводя от листвы глаз. — Хорошо.
— Давай я тебе подушку поправлю.
— Ага, спасибо.
Эсфирь переложила подушку. Вот так ему будет удобнее.
Колька опустил молоток и посмотрел на них. Сад маленький, со двора просматривается. А ведь он не поверил сначала Андрею. Ну, не совсем поверил.
Сделать за два дня, и не просто топчан или лежак, а чтоб и Семёну удобно, и чтоб складывался, и для переноски приспособлено, и… и ещё много всего. И сам Андрей ведь не гуляет, а работает, полдня отдай и не греши. И… ну, прямо как свой братишка, как, скажи, из Новоморска пацан. Когда сегодня утром, рано ещё совсем было, они с Мамой Фирой только-только полили самое, что без воды терпеть не может, Колобок только проснулся, а уже соседский кабыздох загавкал и в дверь постучали.
— Эй, есть кто живой? С добрым утром вас!
И началось, и завертелось.
Стали собирать кресло. Вернее, оно уже было собрано, но разложить, сложить, вынести, место в саду найти, чтоб не на солнце, а то упаси боже — заволновалась Мама Фира — солнечный удар можно заработать, снова разложить. Мама Фира суетилась с подушками, перинами. Семён, как обычно, поздоровался с гостями, но, услышав о кресле, замолчал вмёртвую, сцепил зубы и к стене отвернулся, только губы дрожали.
Когда установили кресло, уложили перину и подушки, они втроём — Колька, Эркин и Андрей — пошли к Семёну. Не Маме же Фире его поднять и тащить. Колька помог Семёну сесть, откинул одеяло. Семён охватил его за шею, Колька взял его было за спину и под ноги, но тут вмешался Эркин:
— Нет, так неудобно, давай я.
Колька мог, конечно, заспорить, поднимал же он так Семёна, чтоб Мама Фира могла перестелить, не раз и не два такое было, но уступил, сообразив, что двери-то узкие, и через кухню нести — так то ли сшибить что, то ли Семёна к чему-то приложить… один хрен. А Эркин ловко повернул Семёна так, что тот оказался сидящим на краю, свесив ноги, и встал вплотную спиной к нему.
— Ничего не болит?
— Нет, — глухо ответил Семён.
Эркин плавно присел, оказавшись даже чуть ниже Семёна, забросил его руки себе на грудь.
— На шею не дави только, — деловито попросил он.
И, заведя руки назад, продел под коленями Семёна и, напружинив мышцы, свёл их вперёд, при жав Семёна к себе. И медленно встал.
— Дверь открой.
Колька распахнул перед ним дверь в кухню.
Эркин шёл медленно и очень плавно. Странно: на плечах живое тело, он чувствует, а дальше просто тяжесть, как… как мёртвая, как мешок. Семён часто, со всхлипами, дышал, наваливаясь грудью на плечи и шею Эркина, стараясь удержаться, не сползти вниз. Эркин вышел на крыльцо, спустился по ступенькам и ровным размеренным шагом, знакомым Андрею ещё по той, алабамской, жизни, понёс Семёна в сад. Дойдя до уже подготовленного кресла, Он повернулся к нему спиной и опустился на корточки, усадив Семёна на перину. Семён разжал руки и упал бы, если бы Колька не подхватил. Эркин выпрямился и отошёл, перевёл дыхание. Нет, Семён не настолько уж и тяжёл, просто… просто вспомнилось. И он отогнал эти воспоминания.
Колька и Эсфирь уложили Семёна, укрыли простынёй. Семён лежал, зажмурившись, и плакал. Беззвучно, дрожа лицом. Эсфирь аккуратно подоткнула ему под ноги простыню.
— Я тебе сейчас попить принесу. И книгу твою, хорошо, Сёма?
Он не ответил.
— Эркин, — позвала Женя, — разведи нам огонь, мы сейчас варенье варить будем, — и тихо Эсфири: — Фира, оставь его сейчас, пусть полежит.
— Я знаю, — так же тихо ответила Эсфирь.
Клубника у неё подготовлена: ещё с вечера перебрана и засыпана сахаром. Женя этого способа не знала. И вообще ей случалось варить джем, но не варенье. Так что ей сейчас ни до чего. Она так и сказала Алисе. Чтоб та играла с Колобком и не мешала.
Обидеться Алиса не успела, да и обижаться оказалось не на что. Мама разрешила бегать в одних трусиках, тётя Фира показала куст, с которого можно рвать и сразу есть ягоды, у Эрика и Андрюхи с дядей Колей повсюду валяются стружки, в саду бабочки и всякие жуки, а Колобок маленький и потому не задаётся. Правда, их гоняют и шпыняют, но это тоже как игра. Вот только дядя Семён лежит один и молчит. А… а если так… Если до этого Алиса ела ягоды, то теперь она их собирала в ладошку.