Аналогичный мир - 4 (СИ) - Страница 106

К оглавлению

106

…Не меняя шага, Эркин оглянулся, проверяя, как там Андрей. Андрей улыбнулся ему и залихватски подмигнул.

— Всё путём, братик, не отстану.

— Хорошо идём, — откликнулся Колька.

— Чище косите, мужики, — осаживает его миняй. — Перекашивать некогда.

— Такую-то махину за день не смахнёшь.

— Сделаем, — возражает Эркин.

— Сохнет, стерва зелёная.

— А ты её не кори, она тебя же зимой кормить будет.

— Миняй, ты чего о ней, как о живой?

— Землю не чете, так заткнитесь.

— Ух, ты-и! Гнездо! Эркин, смотри!

— Да что вы, как малые?!

Но и сам Миняй, оставив косу, подошёл к Андрею, посмотреть гнездо — пучок травинок с крохотными, зеленоватыми в тёмных крапинках снаружи и ослепительно-белыми изнутри скорлупками.

— Смотри, — Эркин нагнулся и выпрямился с гнездом в ладонях. — Там, ну, на выпасе, мы такое же видели, помнишь?

— Крап, вроде, другой был, — кивнул, возражая, андрей.

— Перепелиное это, — объяснил Миняй. — Давай, мужики, трава сохнет.

Эркин бережно опустил в ямку гнездо и пошёл к своей косе…

…Тогда Грегори не давал им ни по сторонам, ни под ноги посмотреть, он только слышал шорох и писк, с которым кто-то удирал от них. А когда увидел… что-то жёлто-серое пушистым комочком выкатилось из-под ног Зибо, и он даже не сразу понял, что это такое, а Грегори мгновенно щёлкнул по пушистику плетью и наступил на него…

…Эркин тряхнул головой, отбрасывая со лба намокшую от пота прядь. Ладно, сволочь надзирательская — она во всём и всегда сволочью была и будет, и лучше по птенцу, чем по тебе. Солнце высоко, а пить нельзя, сердце сорвёшь, трава сухая уже, и звук не тот стал.

— Андрей, у тебя брусок далеко?

— Держи.

Эркин поймал на лету ловко брошенный брусок и поправил косу. Оглянувшийся на него Миняй, удовлетворённо кивнул.

— Умеешь.

Эркин улыбнулся и перебросил ему брусок.

— И ты сделай, — и объяснил: — Звук не тот.

— Ишь ты, — покрутил головой Миняй. — Это ты здорово…

И снова мерные монотонные движения. Луг ровный, без кочек, трава суховата, ну да, верх же, но всё равно хорошая.

Так, то молча, то перекликаясь и балагуря, они дошли до вешек — белых, равномерно воткнутых в землю палок. Луг шёл дальше к реке, но Колькина земля до вешек.

— А там трава получше, — хмыкнул Миняй, поправляя косу.

— Знаю, — вздохнул Колька. — Да нижние луга не по моим деньгам.

— Заливная земля дорога, — кивнул Миняй. — Ну, становись и пошли. До полудня что смахнём, то перевернём и заполудняем.

Первого места он Эркину так и не уступил. Но тот и не претендовал на него. Работает Миняй споро, он за ним успевает, а Миняй и старше, и знает это дело, так чего ж…

До полудня, уже всё чаще поправляя, подтачивая косы, они осилили половину луга и пошли за граблями, перевернуть подсохшие валки.

— Ничо, — Миняй разворачивает, рассыпает валок. — Ничо, Колька, трава сухая — сено звонкое.

— Ага, — выдыхает Колька.

Трава не тяжела, они ж такие мешки да контейнеры ворочают, а сноровка совсем другая, без сноровки пушинку подцепить — так потом умоешься.

— Всё, мужики, — Миняй рукавом рубахи вытер лицо. — Айда полудновать. В полдень косить, только косу тупить.

Устало волоча ноги, добрели до кустов, где булькал на костре котелок, свалили грабли с косами и сами повалились на землю.

— Уфф! — Андрей потряс головой. — Поспело уже?

— Успеешь, — Эркин, щурясь от пара, заглянул в котелок и стал поправлять огонь.

— Кулеш на вечер, — согласился Миняй. — Сейчас охолонем чуть и тюрю заведём. Мороз, ты квас куда поставил?

— Под курткой, — Эркин встал и потянулся, сцепив руки на затылке. Андрей, айда, умоемся.

Андрей со вздохом перевернулся на живот, отжался на кулаках и встал.

— Не шевелится только мёртвый. Айда. Кольк, берём Миняя и пошли.

— Я т-те возьму, — рыкнул Миняй, но к ручью пошёл.

И, хоть ворчал, что мужики уже, а как мальцы, дети малые, но и поплескался и повозился со всеми. Особо не выкупаешься: воды по колено, и как лёг — так запрудил, но даже просто смыть пот и охладить лицо — уже хорошо. Мокрые, на ходу обсыхая под палящим солнцем, они поднялись к кустам и сели полудновать.

— А ты чего это тюрей назвал? — Андрей облизал ложку. — Это же окрошка.

— Хрен как ни назови малиной не станет, — заржал Колька. — Лопай, что дают, и не спрашивай.

Миняй хмыкнул.

— Оно-то так и не так. Тюря по-взаправдашнему, это хлеб с водой и луком, да посолить ещё, а окрошка, она на квасе, да с овощами, но на покосе тюря положена.

— Тюря так тюря, — покладисто согласился Андрей, подливая себе квасу. — Ох и хорош квасок, никогда такого не пил.

— С устали да голоду, всё сладко, — усмехнулся Миняй.

Солнце прямо над головой, ветер стих, душно пахнет вянущей травой, а это что?

— Перепёлка детей скликает, — Миняй заметил, что Эркин прислушивается к птичьему посвистыванию из травы. — Неужто не слыхал?

— Слыхал, — улыбнулся Эркин, — но не знал.

— Чудно, — Миняй удивлённо покачал головой, — Ты ж… — и оборвал, не закончив фразу.

Эркин не ответил. Неважно, что подумал Миняй, что он индеец, или что был скотником, пастухом и должен был бы это знать, а вот… но что есть, то есть, да он слышал, ещё там в Алабаме, и видел, и птиц, и следы звериные, и жуков всяких, и бабочек, и травы разной насмотрелся и даже напробовался, но не надзирателей же спрашивать, а рабы и сами не знают, и не до того им. Чего сожрать нельзя, о том и речи нет.

106