Миняй пересел к нему на передок, и они повели свой разговор. Колька, громко зевнув, вытянулся.
— Сосну пока. Ты как, Мороз?
Эркин улыбнулся и посмотрел на Андрея.
— Давай, брат, ложись.
— А то буду я время терять?! — фыркнул Андрей, устраиваясь рядом с Колькой. — А ты чего?
Эркин молча мотнул головой и остался сидеть на бортике, свесив наружу ноги.
Ещё на улице, едва вывернув из проулка, они чуть не столкнулись с другим возом.
— Здорово, кум! — Куприяныч шевельнул вожжами, помогая коню развернуть их телегу. — А церкву, значит, побоку седни?
— Страда, кум, — ответил такой же бородач. — Бог простит. И бабка дома, за всех отмолит.
В его телеге так же вповалку дети, мешки… Из проулков, раскрытых ворот выезжают гружёные людьми и косами телеги. Ну да — сообразил Эркин — все же здесь скотину держат.
Так, перекликаясь, здороваясь и матерясь из-за сцепившихся телег, шутя и осаживая шутников, Старый город выбирался в луга, сворачивая на просёлки и в перелески. Ближние луга уже выкошены, усеяны рядами валков, а у многих и стогами. Со среды ведь косят.
— Тпр-р, — остановил коня Куприяныч. — Кольк, дрыхнешь?
— Нет, — ответил Колька и сам себе скомандовал: — Подъём!
Андрей сел, протирая кулаками глаза.
— Что, приехали?
— Дальше на одиннадцатом номере, — ответил Колька, собирая косы и грабли. — Мороз, бери мешки.
— Давай сюда, — Эркин отобрал у Кольки связку кос. — Андрей…
— Чтоб я жратву забыл?! — возмутился Андрей, обвешиваясь мешками.
— Спасибо, Куприяныч, — попрощался Колька. — Удачи тебе.
— С богом, — Куприяныч усмехнулся в бороду, — косарь, — и уже Миняю: — косы я отбил и направил, так что…
— Присмотрю, — кивнул Миняй.
Эркин только улыбнулся, и, покосившись на него, предпочёл промолчать и андрей.
Дальше шли по тропинке через чей-то большой, обкошенный только по краю луг.
— Под конную приготовлено, — понимающе хмыкнул Миняй.
Миновали перелесок, затянутую туманом лощину с ручейком, поднялись по песчаному с пучками травы склону.
— Вот, — Колька взмахом руки очертил луг. — До тех берёз и дальше по гребню, вон буйки, видишь?
— А, вешки, — понимающе кивнул Миняй. — Ну, давай, мужики, разбирай косы и становись.
Но Эркин, будто не услышав его, огляделся, выискивая место для костра. Андрей, сразу поняв, рассмеялся.
— Точно, братик, сначала надо жратву наладить.
— Пошёл за сушняком, — ответил Эркин, отходя к кустам на гребне. — Колька, давай мешки, — и всё-таки решил объяснить: — Сейчас кашу поставим, к вечеру поспеет.
— Ну, если так, — не стал спорить Миняй, глядя, как Эркин споро расчищает место.
Привычной решётки не было, котелок на перекладине и рогульках прилаживал Колька, и Эркин не сразу отрегулировал пламя. Воду набрали здесь же в ручье, засыпали крупу, мешок с мясом, флягу с холодным чаем и баклажку с квасом засунули в прохладную тень у корней и накрыли от солнца курткой Эркина. Эркин, пока миняй разбирал, раскладывал косы, разулся и снял рубашку, оставшись в джинсах. Он бы и их снял, но… не пляж всё-таки. Да, в рабских штанах было бы удобнее, но уж очень страшными они стали. Ладно, обойдётся. И подошёл к Миняю.
— Которая мне? Эта? Давай.
— Первым, что ль, встанешь? — задорно вздёрнул голову Миняй. — А ежели подрежу?
Эркин улыбнулся.
— Сказал, что умею, значит, умею.
Раздеваться Миняй не стал, но рубашку расстегнул и вытащил из штанов. Колька остался в майке, полосатой, как тельняшка, а у Андрея майка голубая. И разулись все. Чтоб не мешало и не давило. Одежду оставили под теми же кустами и встали. Миняй всё-таки первым, за ним Эркин. Андрей спросил Кольку:
— В который раз косишь?
И не дожидаясь ответа, встал за Эркином. Колька усмехнулся и не стал спорить.
— Ну, — Миняй серьёзно, истово перекрестился, — с богом, — и широко, с большим захватом повёл косой.
Дав ему сделать два шага, чтобы ненароком не задеть острием, пошёл Эркин. За ним — Андрей. И последним Колька.
Мокрая от росы трава с шорохом ложилась под косы. Поднимавшееся солнце всё ощутимее обливало жаром шеи и спины.
Эркин мерно, не тратя лишних усилий, водит косой, мог бы и быстрее, но он подстраивается под Миняя, сзади и левее такой же мерный свистящий шорох косы Андрея, чуть дальше — Колькин. Трава высокая, хорошо ложится, суховата, может, там была сочнее и мягче, но и эта, пока в росе, не трудна. Ничего нет лучше работы без окрика за спиной…
…Зибо идёт впереди, машет косой, он — следом, подражая его движениям. Грегори поставил их вдвоём, отдельно, остальные рабы дальше по лугу, он слышит, как там орут Полди и Эдвин, а они под глазом у Грегори, головы не повернёшь. В питомнике газоны чистили и ровняли ножницами, были ещё машинки такие, толкаешь её перед собой, она стрекочет, а сбоку трава мелкая сыплется, а здесь… нет, ничего, приспособиться можно. Тело обдувает ветер — Грегори велел раздеться, чтобы не рвали попусту, хозяйскую одежду.
— А ну, веселей, навозники! — щёлкает возле уха пленть.
Зибо втягивает голову в плечи, горбит лопатки. Спина у Зибо костлявая, обтянутая неровной от старых шрамов кожей, шрамы светлее, и Зибо не чёрный, а… рябой. Он идёт, сдерживая шаг, хотя уже приспособился и чувствует, что мог бы идти быстрее.
— Чище коси! — щелчок плети обжигает шею.
Кожа не лопнула, но больно. Он молча возвращается, чтобы снять пропущенный пучок травы, и становится на прежнее место. И снова мерное движение рук, колыхание спины Зибо впереди и надзирательский голос сзади. И солнце, струйки пота, от которых щиплет намятую в пузырчатке спину…